Innen: По тропам проделанным, по дорогам, иногда по сугробам, доходящим до грани колен, пробирается, шествует. Лабиринты темные за спиной оставлены, брошены, позабыты, душой исстрадавшейся по роскоши и убранству иных районов отправляясь в удивительную, зимнюю ночь; восход по лестницам залихватски крученным, легкой ноги картинку печатая в след аккуратный, прикрываясь одолженным сюртуком - а Органист замерз, - оправила отвороты перчаток, белизной налюбовавшись. Новенькие! И со вздохом поприветствовала раскидывающиеся одинокие пространства.

Джесра: Innen: - Сколь славно видеть свет чужой улыбки, в столь ночь темную да вьюжную... Отчего сердце твое согрето ныне, дитя музыки? Что заставляет очи сиять так ярко? Аль мелодию души вдруг ухватить удалось наконец? - Тяжелой мелкой поземкой снег метет, в вихри редкие складываясь, и девица возникла подле Органиста, точно зимы мановенья продолжением светлым - белой кожи сиянием, платья черного ночи обьятием, плаща не по-зимнему легкого крыльями за спиною сложившимися. Вьется по ветру вороное крыло волос, смотрят с лаской обманчивой синение колдовские глаза, да нежны ныне на улыбку алые уста ведьминские. Смотрит Джесра на Иннен, полумрак поддомный покинувши неприметно, отринув на время благостное укрытие подвластных ей теней. Смотрит да улыбается озорно, точно и нет ей ныне ничего в мире милей для взора пытливого, чем тонкие черты бледного лица Органиста.

Innen: Джесра: Верно говорят: мир тесен, - нашлось ответом в массы холодные, паром оправляя произнесенные слова. — Палач явился мой иль снится? Но, что же, ты права... Обуяла музыка сердце, сжала нитки, задергала, прыгать заставляя малый остаток человеческого. Слышишь... - бесстрашно обращаясь взором к чаду бесовскому, поймав пару лживо-ласковых улыбок, - ... поёт все, слышишь? И скрип сапог твоих, и дыхание, и шелест платья - все вторит разнообразию музыкальных нот природы-создательницы. Но это то, чем я любуюсь и наслаждаюсь, а ты? Что привело тебя? - Влас черный сбегать не унимался из-под невзрачной ленты, и сколь много раз не был оправлен, всё ж не пожелал возвращаться в связку небрежную.

Джесра: Innen: - Аль будто вновь тебя увидеть пожелать я не могла бы? Была ведь мне сладка что плоть твоя, что стоны... - Смеются синие озера ведьминских очей, да и сама колдунья на месте так же не стоит - ступает плавно, мягко, вкрадчиво, по кругу Ограниста обходя. Вот подняла лилейную ладонь, коснулась ею краешка плеча, в неспешном танце пальцев обвела назад, за ладной спинки грань - сама же в тот же миг скрываясь из поля взора, ощущаясь одним лишь касаньем едва уловимым, да шепотом нежным, щедро в уши льющимся медом и елеем. - Аль мне причина иная нужна, чтоб заглянуть в твоих глаза, дитя мелодий? Гляжу, и ты мне радуешься да не держишь никаких обид...Не славно ль встречу нашу было долгими ночами вспоминать тебе порой? - К одной ладони и вторая неспеша скользит, и краткий сердца стук, и вдруг прильнуло холодом к спине, да гибкостью тела девичьего вычертилось в прикосновеньи тесном, когда прильнула вдруг ночная нечисть синеокая к живому человечьему теплу Органиста. И в ухо тихий смех зашелестел.

Innen: Джесра: Но это слишком, слишком много! Ведь как могла бы ты желать увидеть того, кто хоть и по пути идет тому же, но явно не на сто шагов вперед. К чему клоню... к тому, что честь большая. - Обман коварный, лесть щекотливая - сети ведьминские, затягивающие и влекущие; не по глупости, а по желанию в ответах подыгрывая, взором глаз бесперебойно черных лаская обросшие настом поверхности впереди, ведь себя же лицезреть ведьма не позволила, обманкой взяв? — Пускай теперь тебя люблю я, но встречу, признаюсь, оставила в себе, коснуться не смея мыслью. Уж в том прости... Иль не прощай. Кому видней? Я думаю, тебе. — Обросший теплотой, доселе глас холодный, струился гаммой чудных нот - и как задорно сегодня Органист пускался в разговор!

Джесра: Innen: - Ужель ты разгадать путь мыслей ведьмы так стремишься?... - Холоден гибкий стан, не льнут теплом живым, но прохладой что отчетливей ночи зимней, скользят вдоль тела Органиста белые длани ведьмы, в причудливой, неспешной и внезапной ласке баюкая редкостную тонкость фигуры, что столь открыто да доверчиво раскрывалась под ее касаньями. Перламутровым переливом изгиб изменчивых уст, коснулся светлой мочки, скользнула чернота волос Органиста по атласу щек обманчивой чародейки, да тронули уста на миг шею приоткрывшуюся, едва наметив чарующую сладость прикосновения. Что так сродни было поцелую, да все ж не было им в истине своей непреложной. - Коль мыслью встречи не коснешься, быть может, славница, памятку от меня захочешь принять? Пожелай лишь, музыки дитя, и коль не поскупишься за ценой, щедра буду к тебе и благосклонна... - Под пальцами нежными ведьмы не плотная уж ткань сюртука, а тела тонкого согревающая теплота, и вместе с нею ласкает грудь Органиста ветер зимний.

Джесра: Innen: - А такова твоя найбильшая цена за мои дары и ласку? - Смех ведьмы с шелестом травы летних схож, дивностью вплетается в снегопада отголоски, когда встречает взгляд испытующий Органиста ночная ведьма. Трепещет, дрожит отраженье размытого лица в синеве зрачков, ан плавностью неторопливой длани ее с хрупких плеч творца темных мелодий не спешат уйти, оставить без касанья своего.
- На что рабы мне, скованные против воли в моих чарах? То пустая утеха, давно уж не ласкает мне ни сердце, ни душу... Ошейнику цена - медняк, коль скованный ночами от него мечты избавиться пестует, а ты же... - Сладкая, тягучая ласка атласной длани скулу точеную Иннен укрывает - ах, до чего же ведьма искусна в причудливом плетении хрупкой нежности, в трепетном наслаждении едва приметных касаний, в бездонности взгляда и упоительности единения, словно мир сыплется сквозь пальцы, оставаясь единым клочком пространства, где взглядами им сплестись довелось.
- А ты же сам решай - коль надобно тебе, так пожелай, и цену мою услышишь. А коль и нет... - Пропала нежная ладонь, и мороком черно-белым, алой полоской смеющихся губ, нерожденным поцелуем да возможностью будущности отступила назад ведьма, не касаясь уж Иннен ничем, кроме колдовского синего взора. Да волос вороные кудри вьются по ветру тяжелой волной. - Так будет и по слову да желанью твоему. Узри же, музыки дитя - тебе твою свободу в руки отдаю...

Innen: Джесра: То опороченная нежность, подбитая в грехах своих прикосновениями ложными и к другим телам, пред которыми рассыпался мир, для Иннен же - единожды. И рта полосы, вымощенные меловыми дорогами, вздернутыми за края вверх, будто в улыбке, говорили: - А будто забирала мою свободу? Путаюсь, путаюсь... Раз не ошейник цена, так твоя выгода. И связь меж тем, бесспорно, будет. Но... - И танец девичьей хрупкой ладони до образа-призрака, смыкая вороной водопад локон в тканевой перчатке и холодной руке. скрытой за той. Пытливы глаза мрачные, однако чувства едва ли похвастаются добротной правдивостью, и сколько бы нежности не пустилось бы в действие, холод каменный так и не сдвинется. И с нетерпением Органист ожидал спасения от цепкой хватки равнодушия, стремясь заполнить себя либо старой ненавистью, либо новым чувством, да картинкой ведьмы - а чем та хуже?..

Джесра: Innen: - Прихоть ли моя, моя ль забава, аль удовольствие мое - да чаще бывает так, что не ценится то, что в руки подставленные падает само, без единого усилья да желанья. - Черною змейкою прядь волос ведьмы в ладони Органиста трепещет, гибкостью извиваясь, шелками рассыпаясь, да оставаясь на месте - подвижная, обманчиво-покорная. Лишь голову чуть набок склоняет Джесра, улыбается бегло, да ресницами-тенями очки прикрывает, тонкой полоскою синей лишь ныне взор Органиста радуя. - Порадуй же меня чем-нибудь в новую встречу, музыки дитя, и коль сладостен мне будет твой дар - не поскуплюсь и я на ответ тебе. - Тонкость пальцев трогает кромку алых уст, словно сдерживает вздох глубокий ведьма, облизнувшись неспешно, с сдержанной жаждой звучат слова ее, тише снежных хлопьев с уст падающие. - Порадуй меня славной душой, силою сладкою, чужой чистотой порадуй - и коль будет охота твоя удачной, сладко и мне будет собирать дары эти с уст твоих. Высока ли цена тебе, музыки дитя, заманчива ли?...

Innen: Джесра: Н-нет. - Падало ответом куда-то в низины, как и лицо восемнадцатилетней, внезапно серевшее от волнения, опадающее острым подбородком в вороты темного сюртука. И в скромности проглядывалась неуверенность, неспособность, впрочем, деловито отторженная скользким превосходством темного начала, как только Органист вздернул аккуратный носик. Обернув белую личину в пар, губами дернувшись в насмешливой и гадкой улыбке, ненормальной улыбке, садисткой - будет тому определение, тогда и треснуло объятое мраком пространство под натиском доминантного аккорда - решающей речи, согласия: - Amen! По рукам, Черная. Не сомневаюсь, что интересно будет.

Подпись автора

А вы тоже всегда путаете болевые точки с эрогенными зонами?