Джесра: ...кладбище, пристанище душ упокоенных, место гибели последних надежд да скорби приют извечный. Снег вокруг ложится тихий, пушистым покрывалом ластится к надгробиям да склепов скульптурам, укутывает статуи забытых семейств, скрывает уродливые. голые ветви черных деревьев, скрюченных под гнетом иссушающей зимы. Кто зайдет сюда лишний раз в глухую, предночную пору, кто посмеет потревожить покой умерших? У восточного края, у серого камня склепа обрамленного сгорбленными силуэтами добрых духов, ведьма стоит, на могильную плиту глядя задумчиво. Дитя на ней спит тихо, не ребенок уже и не муж юный, отрок в одеждах выходца из Бездны, спит безмятежным сном, бледный и еле приметно дышащий, в обрамлении выточеной словно нитями алыми рисунка-обрамления, тонкого узора, колдовского обряда, замершего вокруг маленького тельца. Джесра стоит не торопится, сжимает в ладони нежной кинжал темный, да порой лишь поглядывает на медленно восстающее око луны. Ждет чего-то, в спокойствии и неподвижности.

Duelist: Джесра: Руису Альмейде нужно было на несколько дней за город, по делам, известным только ему одному. Но для всех остальных это была простуда и отдых после очередной стычки с нарушителями закона, как написал он в своем рапорте. И неважно, что нарушителей была одна штука и весьма ушастая, и неважно, что ни одного трупа или пойманного преступника Альмейда так и не предъявил. Одолжив лошадь у одного из знакомых офицеров, мужчина, выехав за полдень, не хотел останавливаться ночью в поле и сейчас проезжал кладбище. Качаясь в седле и почти засыпая, рэльнорец продолжал внимательно следить за окрестностями, ибо впервые пересек черту города и толком не знал, что здесь и кто здесь ему угрожает. Однако где-то между надгробиями и могилами промелькнул чей-то силуэт, и Альмейда натянул поводья, останавливая лошадь. Еще не хватало наткнуться на какую-то секту хаоситов и опять столкнуться с пробуждением своей гордости еще не чести.
Руис аккуратно слез с седла и повел за собой в поводу лошадь, стараясь медленно и не очень громко пробираться дальше, держа на виду увиденный силуэт.

Джесра: Ведьма лишь взор через плечо бросила, мимолетний, короткий, беглый...Нить дрогнула, одна из множества, что тени ее оплетали, приблизилась, родилась шумом шагов неспешных, стуком человечьего сердца, яркого, сильного. Всколыхнулись тени темные, взвились со снега в танце диковинном, растревоженные светом луны полной и черным лезвием колдовского кинжала, потянулись линиями чернильными к подходящему стражнику. - Руис-с-с...Что тебе до обители умерших в такой час, стражник мой?...- Голосом нежным, воркующим, сладким позвала фигурка маленькая мужчину. Плащ ее над снегом вьется, хищным изгибом в опущенной длани блестит колдовской кинжал.
- Мимо проезжал, дай, думаю, на огонек загляну… - Его увидели, и смысла прятаться дальше уже не было. Мужчина, все еще придерживая лошадь за уздцы, приблизился к той могильной плите, возле которой стояла женщина, и увидел на камне тело ребенка. Серый взгляд вспугнутым вороном метнулся к ведьме, Руис подошел ближе, но так, чтобы она не смогла достать его кинжалом, снова посмотрел на ребенка, пытаясь определить на взгляд, живой ли еще подросток или нет. – А ты, я вижу, не скучаешь… - Как всегда, разговаривавший с ней в свободной, нагловатой манере, Альмейда склонился над плитой, проводя пальцем рядом с магическим узором, но! не касаясь того… И в его единственном глазе взвешивается и оценивается все то, что послужит поводом ему для дальнейших решений.

Джесра: Взглядом внимательным ведьма за стражником следит, не спеша его прерывать, мимо себя к плите без возражений пропускаючи, молчит, уста сомкнув плотно, но оскорбленной аль встревоженной ни на миг Джесра не выглядит ныне. - Отчего же скучать мне, ночь ведь полнолуния, время чародейское, силы нашей пик и страстей устье...- Ведьма кинжала лезвие на уровень глаз своих, в черноте лезвия синеву на миг отражая. Пальчиками белыми вдоль кромки лезвия провела неспешно. искру алую с самого острия роняя, крови прохладной, темной, нежной...Улыбается беспечно, взглянув на Руиса из-под ресниц. Жив еще тот, кто дремлющей жертвой лежит в круге ведьминском, дышит едва, трепещет ресничками, сжимает кулачки - и спит безмятежно, сладко, грезит славно, навеянным счастьем упиваясь.

Duelist: Джесра: Взгляд Руиса Альмейды стал тяжелым, мрачным, и отнюдь не из-за того, что ведьма собиралась убивать подростка, а оттого, что сам ничего не мог сделать. Нет, человек, хоть и был смертным, но что-то, а мог; вот только делать он ничего не собирался. Встав и распрямившись, рэльнорец посмотрел на ее игру с кинжалом, заметил и каплю крови, и отражение в холодной стали синих глаз, и что-то в нем опять порывалось обнять ее, стиснуть, сжать в своих руках податливый воск и поцеловать, но под взор мужчина бросалось тело на плите, и он отошел в сторону, привязав к чьему-то кресту поводья лошади и похлопав ту по морде. Когда Руис опять подошел к плите, он коротко взглянул на Джесру и произнес: - Делай свою работу, ведьма, - теперь уже смотря только на нее, испытующе, заинтересованно, неодобрительно – но только что ей до мнения этого смертного?..

Джесра: Ведьма очей синеву дивную ресницами вновь прикрывает, тонкую грань интереса к ощущениям и эмоциями мужчины рядом ходящего скрывая до поры. Медленно луна на небосклон всходит, едва-едва сквозь туч пелену тяжелую прорываясь лучами светлыми, лишь в силах пока посеребрить одни верхушки заснеженных деревьев вокруг кладбищенской ограды. Нож черный, клык темноты острый, в длани маленькой поворачивается словно сам собой, когда Джесра ладонь раскрывает неспешно, острием поперек пальцев на миг прильнув, за в кисть вновь уложившись надежно, словно незримою рукою подоткнутый. - Светом далеким, тенью подлунной, звезд миражом, ты услышь меня, далекой птицы вздох, ты словам мои за думы прими родные, ты откликнись, тот, что ушел давно, кто под плитой спит сном глубоким, цепями прожитого скованный, веки сомкнувший усталые - сладостью мгновения тебя одарю, жажду пылкую утолю, ветер поднебесный ощутишь, пыль земного бытия узришь...Приди на зов мой, спящий-в-десятке лет, встань из тенет смерти тоскливых..
Ай, как не похож голос ведьмы на сладкий шепот, что Руису вливала дева прекрасная в уши столь трепетно, ай, как несхож он с шелестом лесным озорства, капели перезвоном! В какой миг вместо девицы милой с кинжалом уж иная стать пред могильным камнем встала, в какой миг обманчивым маревом потекли человечьи черты, белоснежною мглой оборачиваясь, кожи безупречной белостью, властью и силой голоса, покровом подчиняющим все окрест укрывающим? То не девица ладная перед жервтой спящей стоит - женщина статная, чародейка ночная, королева теней перемменчивых, волос верное крыло вдоль спины узкой вьется по ветру, алчностью кровожадной втягивает в себя морозный воздух черное лезвие в ладони ее. Силою темной пространство наполнилось, могуществом давящим, в грудь черной змеей вползающим, пеленой обостренных чувств на глаза укладывающейся.
Стон сладостный с губ отрока на камне сорвался, точно материнские обьятия в снах своих волшебных увидеть довелось одинокому сердечку, ямочки трогательными поцелуями пухлые щеки тронули, когда улыбнулось дитя безвинное - одна за одною линии крови с камня встают, одна за одною в тело живое входят, втягиваются в плоть податливую, пульсацией мерной, багровой, высасывающей...И новый стон звучит - будто из-под земли, из-под камня тяжелого, куда вьется-тянется влага живительная от фигурки, в блаженстве мечтаний доверчиво раскинувшейся. Низкий стон..

Duelist: Джесра: И вдоль дороги – мертвые, ведьму ждут… Руис Альмейда, рассматривая одну только Джесру, сел на соседнюю могильную плиту, оперся о камень, подогнул ногу в колене, ставя сверху локоть, и вдумчиво, словно зритель в театре, стал наблюдать за изменениями в образе Проклинающей. Рэльнорец молчал так громко, и такой интерес, первобытный, живой пульс к познанию неизведанного, к открытию неизвестного, к просмотру невиданного посетили его, что глаза невозможно было оторвать от нового образа женщины. И то, как засматривался он на нее, недвусмысленно давало понять, что она ему продолжала нравиться в любой ипостаси. Лошадь всхрапывала невдалеке и тихонько ржала, беспокоясь, будто предчувствовала что-то недоброе, а дерзкий смертный, рассевшийся на плите, пожевывал откуда-то найденную соломинку да переводил взгляд с темного неба и светлой луны на темную девицу со светлой кожей.
Он явно решил здесь сидеть до конца, не боясь ни стонов, ни красных оживший линий, да пусть даже все ушедшие начнут подниматься с местных могил. Быстрый смазанный взгляд на парнишку, раскинувшегося на плите, словно Руис терзался между муками совести и гуманности с одной стороны, и упомянутым интересом потустороннего – с другой.

Джесра: В единый миг бытия, в краткий удар сердца, расходятся вдруг в стороны облака густые, точно незримый клинок из-под низу вскрывает их в одно легкое, стремительное, нетерпеливое движение. Ан взглянуть на руки ведьмы в этот миг - вычертила ножом своим черным круг небольшой, и взглянула в него полная луна, широко распахивая с небес слепой глаз, в неожиданный простор пространства под нею. И падает столб света мертвенного, радости злых духов и мертвецов солнца, прямиком на круг алый, в котором спит истязаемое дитя, ровно-ровно ударив по краям его плотной стеной призрачной. - Приди на зов мой, спящий-в-десятке лет, прими жизни плату за миг, да ко мне волею слова склонись...- Манит ведьма голосом повелительным, чарует обещаньем жарким, точно не посередь заснеженного кладбища духа заклинает, а к сердечному другу руки тянет нетерпеливые, для обьятия пылкого. И сквозь алые нити, сквозь тело отрока белокурого, вновь нежно, жалобно застонавшего, фигура подымается - дымкой туманной, расплывчатой.
- Жи-и-и-и-ить...Жи-и-и-ив...Жа-а-аж-даа-а-а...- Раскрывается безгубый рот существа в круг ровный, всасывая в себя воздух морозный, а слова звучат точно из мглы вокруг него клубящейся. Тянется дух к ведьме, жадно, руки из марева выростают, все длинней с каждым мигом, склоняется к колдунье ближе и ближе, стонущий, нетерпеливый, ворочающийся все еще частью под гранитной могильной плитою...Как вдруг - замирает дух, вскрикивает во сне тревожно, испуганно мальчик белокурый, дитя бледное, когда в призрака навершии щели глазниц вдруг проступают, пятнами зеленоватых болотных огоньков, обращенных не к Джесре - к Руису. - Жи-и-и-ить! - Стонет дух, изворачиваясь сизой змеей в воздухе, чтоб на диво расторопно к зрителю праздному метнуться, обьятия раскрывая истлевшие, распахивая полость рта бездонную. - Сно-о-о-ова-а-а-а! - Дымка, что вперед него идет, мертвенным, застарелым холодом касается Альмейды. Расстоянье меж ними - в сердца один удар...

Duelist: Джесра: Да уж, праздного зрителя заставили пошевелиться. Не до конца осознав, что происходит здесь и как это опасно, человек пропустил начало рывка призванного духа, и смог увернуться, свалившись на могильную плиту за спиной и перекувырнувшись через голову. По мерзлой земле, по свежему снегу, в новой одежде (после схватки с Анарен старую пришлось пустить в утиль) Руис удачно исполнил акробатический пируэт, воспрянул, оставшись на корточках, и, как самый живой из всех живых, стал следить взглядом за тем, кто жить только пытался в минуты, которые ведьма ему подарила. Сосредоточенный раньше лишь на происходящем, Альмейда теперь был вынужден на происходящее реагировать, и в крови его, мешаясь с интересом, вскипал адреналин. И хоть был он смертен, рэльнорец ни на секунду не сомневался, что взбунтовавшегося духа Проклинающая сможет приструнить… или – подождать, пока дух вволю наиграться с Альмейдой, и приструнить.
Лошадь, напуганная присутствием нечистых сил, дико заржала и стала вырываться, стремясь сорвать поводья с креста, но мужчина крепко обернул кожаные веревки вокруг камня, и животному только молотить копытами черную землю и продолжать заливаться испуганным ржанием. Мужчина лишь повел головой в сторону, скорее слушая, чем наблюдая, что происходило с лошадью за его спиной, и не сводил взгляда с поднятого духа.

Джесра: Ведьма на духа попытку руки к смертному протянуть, вскинулась, словно гончая злая, синевой гневной сверкнула, ножа лезвие взметнула вверх, покарать непокорного возвращенца, как вдруг...Белей снега был лик ведьмы, да тень на него упала багровая, страшная, заставившая Проклинающую назад шатнуться, черты тонкие, точеные, дивные исказиться неверием и потрясением. - Не может быть!!! - Ибо там, где клубились едва тлеющие зеленоватые огоньки, в миг единый разрывами кровавого багрянца раскрылись вдруг не щели узкие - провалы глубокие, Мраком клубящиеся. Дымкою сизою был вызванный дух, ан вмиг, на глазах напитался тьмой. Царила вокруг колдовская сила Джесры, ан пала, точно крепость из песка, под ударом всесокрушающей черной волны. Вздохнув напоследок, истек сквозь нити алые отрок на могильной плите, иссушившись в пергамент, рассыпавшись не косточками тонкими - прахом серым. И не паутиной искусной, алыми бликами поверх гранитной плиты мерцающей, а когтями бурыми, десятком жгутов голодных, тотчасже ведьму пронзило-оплело, всосалось в коже белую крепче пиявок, надежней крючьев дознавательских, прижгло да вскрыло, и закричать в мучении боли пронзительной заставило.
Выскользнул из пальцев ослабелых нож ритуальный, линией ломкой в снег вонзившись, загорелся узор призывный кровавым огнем, стремительной каплей поверх гранитной плиты расползаясь, силою наполняясь еще, больше, властнее. Точно бросила ведьма с холма камушек единый, крошку легкую, всякой руке чародейской подьемную, ан взамен - зарокотала лавина безжалостная, все на своем пути сокрушающая! Прежний дух к Руису голодно тянулся, ан тому, кто на смену ему вдруг пришел - лишь явиться достало, чтоб колючим холодом до костей пробрать, болью да ужасом в сердце смертного войти, лишь единым присутствием своим отравляя слабую плоть человечью, едва ль пока отвлекаясь, вгрызаясь с наслажденьем в сладкую добычу синеокую.
Кто б не явился в недобрый час на кладбище снежное, смел он прочь Проклинательницу, точно дитя несмышленое, куколку тряпичную, с силами много превыше ее играть вдруг вздумавшую. Криком исходит ведьма в паутине багровой, точно не плоть ее истаивает, а душа под чужой силой корчится беззащитно.

Duelist: Джесра: Ну, начались свистопляски. Тьмы, пришедшая с Неизведанного моря, накрыла ненавидимый рэльнорцем мир. Черные облака, поглотившие неба, и – что важнее, - Джесру, заполонили его очи, вгрызлись, хоть и неосязаемо, хоть и не нарочно, в сердце черным страхом. Едва проснувшийся дух (или Дух?) Хаоса вырвался из оков женского колдовства, - ах, так бы расправляться с ним смертным! – как Руис по-звериному рыкнул и обнажил шпагу. Холодная сталь мертвенно блеснула под луной, на фоне всего продолжала ржать лошадь, а жалкий смертный кидался на всемогущее Зло.
Вы знаете, как победить страх? Его нужно признать. Всего лишь признать, что ты боишься, и тогда справляться с ним станет легче. Руис Альмейда знал, что может умереть, он знал, что боится умереть, и он знал, что атака его ничего не решит. Но он атаковал. Атаковал в широком рубящем ударе, без замаха, на одной злости, с выпадом вперед, и будто сталь его сейчас была страшней любого самого святого оружия храмовников, и будто рык его, тонущий в криках ведьмы, был для Хаоса хуже пения Вершителей Порядка. Бездумно, безнадежно атаковал он темный силуэт перед собой, от которого сводило кости, тряслись колени, и волосы не вставали – вскакивали дыбом!
И то, что до сей поры в нем спало, но что вело его по жизни с малых лет и до сей поры, в едином порыве с хозяином проснулось и ударило по стоявшему перед человеком темному духу. Ветер, который был его порывом, ураган, который был всей его жизнью, слитно пронесся с фамильным клинком, стремившимся разрубить ненавистную фигуру. И одно бесконечное «En garde!» крутилось в мыслях мужчины.

Джесра: Словно стена до небес, стоит темный Дух, что править пришел на кладбище в сию пору глухую - монолитом кошмаров людских, несокрушимостью ужаса воплощенного, ядом древних времен, скрепляющих его противоестественное бытие. Многим он был, тысячи неисчислимые поглотил, властью и мощью напитавшись за века миновавшие с Раскола до края, до бездонной бесконечности сущности своей черной - ударился пробужденный воздух в бесформенный сгусток, зазвенела сталь благородная, закричал человек, да не дрогнул владыка бездны, царь ночи, не колыхнулся ни на миг. Не криком человечьим, не голосом женским - воем звериным, болью, которую невозможно было б в теле девичьем угадать, горлом смертным исторгнуть, отозвалась на голос Руиса ведьма, брызнула на снег белый кровь алая, из куколки хрупкой, щупальцами темноты с хрустом влажной плоти ломаемой, костью скручиваемой, духом растираемой, брызнула алым, потекла щедрой горячей волной, обрывая тишиной голос боли безбрежной, точно топор палача вниз рухнувший...опустившийся безжалостно - надоела, умолкни, испито до дна! Дух бросил истерзанный ведьмы остаток в снег глубокий, вмиг из девственной нежности черным от крови ставший, точно не щупальца одернул чуть приметно насытившиеся, а руки отряхнул от воды искристой - да только тут может ощутить Руис Альмейда, что значит - вниманье Его на себя обратить. Затягивает вглубь багровая темнота, ревет голодно, зовет сладко, тысячей голосов стенает в ушах, волю подтачивает, рубит земное притяженье разума безжалостно: "Иди, смертный! Прими Хаос! Склонись навеки!" - давит, гнетет, всплескивает кровавыми линиями по воздуху, к новорожденному Слушателю, к ярому Духу Воздуха протянувшись с безумием Бездны неутолимой...
Сквозь простор и расстоянье, сквозь ночь далекую, холод зимний, миг единый, Шиис темный к жестокой своей возлюбленной тянется, хитростью, нитью тончайшей, зовом неистребимым, требованием скрепленным уговором, жизнью и отзывом единственно нужным! Чуждая миру смертных, высокая в сферах эфирных, темная пара в обьятии сплетается, чтоб ринуться прочь от иных людей, скорчившихся на снегу где-то далече, жадно, без меры, истово испив жизни, столь необходимой ведьме из брата в тенях...

Duelist: Джесра: Он уже говорил, что знал о смерти? Значит, не к месту она была помянута… Храбрый, неистовый порыв Руиса Альмейды развеялся, рассеялся в воздухе, полном тьмы, и под тяжелым, невыносимым взглядом Моода мужчина не смог собраться в новую атаку. Дикий крик рванулся вольной птицей из его груди, говоря, что у Руиса не осталось возможностей ни на какие выпады; у него даже не было их и для защиты от чистого, первородного, древнего Хаоса. Рэльнорец в припадке схватил себя за голову, в которой сейчас творилось форменное и законное сумасшествие. Выронив клинок, он лишил себя связи с нежданно появившимся духом Воздуха, а лишившись связи со своим началом, Руис Альмейда предоставил множество путей для покорения Хаосом его души. +
И в принципе, этот человек был не из последних и не из самых плохих, но все мелкие прегрешения перед Порядком и все отступления от морали и правил, что наживал год за годом мужчина, только облегчили дорогу Мооду. Хаос запускал свои темные, неотступные щупальца внутрь, и человек уже не мог ему сопротивляться. Что слышал он? Обещания абсолютной власти? Море чужих страстей? Или буйное плескание о берег могучего, древнего азарта, который часто охватывал прежде Альмейду? Так или иначе, сейчас, в ночь полнолуния, во время чародейское, рэльнорец стоял на коленях у могильной плиты перед восставшим Моодом и полностью ему подчинялся.

Джесра: Что телу боль, коль ворочается внутри темный ком, наполняя сущее силой тягучей, силой мрачной, силой, которой нет границ? В этот миг, когда мгла внутри сущности человека прорастает корнями крепкими, вцепляется в душу податливую, не с своим будущим Духом Хаоса ощущает связь Руис Альмейда, хаосит новорожденный, но с тем, кому редкий дух в мире нарионском ровня - и пространство раздвигается вширь и ввысь, и мерцают слабыми огоньками жалкие жизни смертных вокруг, и упоение от собственного всемогущества бытия ощущается в каждом мгновении, торжеством вседержания, рождения у истоков этого мира! Там, где-то вдалеке, в городских хлипких стенах, под тонкими деревяшками, небрежно наброшеными друг на друга камушками смешных укрытий, злые искры Порядка сияют, вызывая отклик сродни мрачному предвкушению, ярости лютой, бешенства неудержимого - обещанием скорым, мстительным, кровожадным!
В один миг, незабываемый, восхитительный, ни с чем не сравнимый миг смертному человеку было даровано узнать, какую власть может подарить Хаос, какую безграничную свободу несет он в себе, как рождаются и кипят в нем запредельные страсти, смертельные для слабого человечьего духа и плоти...Сколь открытыми, глупыми, наивными попытками ощущаются в этот миг ему два слабейших Духа, что льнут к плоти небрежно раскромсанной, в своей упорной попытке сохранить едва теплеющий в ней огонек жизни, и какими хрупкими выглядят сейчас сотни нитей, что ведут от бессознательной, погруженной в бездну мучительного беспамятства ведьмы к слабым огонькам чужих жизней. Как многое зрит Руис Альмейда в этот миг, с Вечностью сравннимый! Как упоителен он! И как...скоротечен. Словно позвонок за позвонком вырывает темный дух щупальца из новорожденного Слушателя Хаоса, вбрасывая его вновь в несовершенство телесной оболочки, терзаемой болью, холодом, памятью, ограничениями, слабостями.
Оставаясь лишь крошечой, такой неуловимой в сравнении с могуществом его истинным, частичкой внутри человека.

Duelist: Джесра: А Руис думал, что ведьмино колдовство в переулке было для него запредельным моментом в жизни… О, как он ошибался! Став халифом на час, человек… человек! жестоко разочаровался, едва Моод разорвал свою связь с ним, оставив внутри часть от части, плоть от плоти своей, - дух Хаоса, - и как человек упал вперед, едва успев выставить перед собой руки. После столь быстрого рождения Слушателя и почти моментального его перерождения Альмейда ничего не успевал понять, осознать, постичь, и только инстинкты, посеянные в нем Хаосом, что-то могли растолковать и представить для него более подробно происходящую картину. Тяжело дыша и шатаясь от остатков всемогущества, Руис попытался встать, когда нужно было лечь и заткнуться, отер рукавом рот, словно после стакана хорошего бренди, и посмотрел на нависавшую над ним фигуру. И так неудачно, так плохо попался ему на глаз вид искалеченного тела Джесры…
Низкое, утробное рычание послышалось от смертного, ставшего сейчас больше, чем смертный. Последователь Хаоса, наклонив голову вперед, подобрал свою шпагу. En garde, en garde… Человек облизал губы, темные в этой черной ночи, и понял, чего хочет сейчас больше всего, а его дух послушно откликнулся, радостный услужить новому хозяину. En garde! Взмахнув шпагой крест-накрест, хаосит выпрямился и шагнул вперед, с шагом призывая своего духа, вкладывая всю его силу, всю мощь, которой, возможно, и не хватит, в эфес, в гарду своего клинка, позволяя течь дальше. – En Garde! – Выкрикнул человек, рубя наотмашь, от себя, пытаясь раздавить и уничтожить того, кто забрал у него всю мощь вселенной. Гард, дух Хаоса этого смертного, радостно и упоенно сорвался в атаку, будто был столь же беспечен и самонадеян, как и его хозяин.

Джесра: Что расходится в стороны, когда дух встречается с духом? Там, где нет понятья о слабой, податливой плоти, где нет крови, что хлестнуть могла бы на истерзанный снег, залив его черным и алым...Что пронзает взвившийся, торжествующий, упоительно-гордый дух, обернувшимся смертоносной атакой в руках Руиса Альмейды? Тканью, разрываемой напополам, расходится в стороны размытая клякса черного, могучего, древнего духа - тень лишь его, но безумно сильна, как беспечно уверена в могуществе своем на клочке этого мира!...и рушится сталь единым ударом, на всеми позабытую плиту гранитную, крошево каменное рассеивая вокруг, ломая, соскребывая, срывая рисунок искусный, ведьминский, мастерский - то, что зазвало сюда духов столь разных, то, что ведьма вычерчивала под канувшим в небытие отроком столь любовно. Гулом подземным, криком ночи лютым, померкшими звездами отзывается черный дух, истончаясь, порождая волну сродни беззвучному удару грома вокруг
Трещинами взрезая надгробия, раскалывая точеность статуй, сокрушая голую беззащитность деревьев! Лишь вокруг мужчины со шпагой, словно стена нарушимая стоит, и тенью не коснуться Руиса ныне, и пылью взметнувшейся выше роста людского не запорошить...Миг еще канет в небытие, и опадать станет снег, пятнами черными земли, каплями бурыми крови, серостью человечьего праха. Как пронзительно тихо стало на кладбище. Как же ясная, звездная ночь прекрасна.

Duelist: Джесра: - А-ах!.. – Выдохнул мужчина, опустивши шпагу к долу. Он глубоко дышал и осматривал место побоища, с расколотой плитой, взворошённым снегом, раскиданными клочьями победы человека. Хаосит пытался дышать ровнее и еще глубже, но вскоре понял, что Воздух – теперь не главное в его жизни. Понял и шагнул вперед. Руис Альмейда, Слушатель Хаоса, почти погибший, почти победивший, бывший смертный и будущий властитель, шагал через раздробленный могильный камень, кроша под каблуками сапог пыль, и смотрел на тело Джесры. Его взор неотрывно рассматривал ведьму, точнее, то, что от нее осталось после встречи с проснувшимся владыкой. Рассматривал отрешенно, сквозь дымку непонимания и недоверия, рассматривал спокойно и ровно, так же, как и дышал.
Его не рвало и не мутило – подобные сцены часто встречались на войне; не отойдя от захвативших его эмоций во время последней атаки, и не привыкнув к нахлынувшей ночной тишине, Руис Альмейда прошептал Гарду: - Помоги ей, как сможешь… Помоги им. – Руис видел, нет, ощущал, чувствовал, знал! о двух духах, одном ведьмином и одном чужом, которые сейчас «в две руки» пытались залатать Проклинающую, которая сегодня разминулась со своей удачей. Настороженное ржание лошади где-то далеко сзади заставило Руиса обернуться и ошалело, безумно заулыбаться, рассматривая выжившее животное, вольно отпустив свой дух помогать возвращению Джесру к жизни. Улыбка переросла в посмеивание, посмеивание выросло в смех, а смех – в хохот, и вот нарисовалась картина: ночь, мороз, полная луна и звезды, разбитые могилы, едва живая ведьма и хохочущий колдун. Сказка, а не жизнь.

Джесра: ...мгновенья мимо текут, в неспешную картину новой жизни складываясь, кому-то и вовсе иной, яркой. яростной, а кому-то исполненной туманности пред ресницами вздрогнувшими, тихого звучания собственного голоса, когда впервые после крика своего предсмертного, уста размыкает ведьма, чтобы стон издать тихий, легчайшему порыву ветра средь листвы подобный...Щедро, сколь щедро откликнулась на зов Шииса жестокодушная Цыана, опустошив своего собственного Слушателя уж верно едва ли не до дна доступного - там, где костей плавало смятое крошево, рваными клочьями кожа тлела, в ошметках платья бывшего, в алой крови искупанное белеет тело девичье, узором лишь глубоких порезов щедро укрытое. Да так щедро, словно кто ее, точно баобочку в коллекции ценителя ярого, всю целиком иглой ножа истыкал. - Ши-и-ис-с-с...- Сколь предсказуемо первое слово с губ, едва вытолкнутое! Льнет темный дух к слушательнице своей, скрадывает ее боль, оставляя лишь слабость да образы ран тонких. Обвивает и Цыана на миг ведьму.
...да пропадает вскоре, отправившись вновь в городские пределы, истощившая все силы, что испила так щедро. Джесра же, вновь застонав тихо, шевелиться пытается, неловко в землю искромсанную упираясь - диво дивное, клочья остались от платья ее, плащ и вовсе в лету канул, ан темные нити украшений все обвивают запястья, лодыжки, да шею тонкую...

Duelist: Джесра: А Гард, скромно потыкавшись вокруг, ушел обратно к своему хозяину, знакомиться в более спокойной обстановке. Едва дух приблизился к нему, как Руис Альмейда прекратил свой смех, чувствуя прикосновения теперь уже родной частички Хаоса, и мягко улыбнулся, как бы говоря ему: «Сегодня славно поработали, старик». Весь в пыли, снегу и земле, мужчина громко задвинул клинок обратно в ножны, прошел к лошади, погладил ту в загривке, и взял с луки седла сложенный плащ, возвращаясь позже к Джесре. Руис, конечно, волшебником стал, но делать одежду из ничего его еще никто не учил… Да и кому это было надо, одевать ведьму?.. И вновь – эта могильная плита, в расколе своем сейчас являющая зев земной плоти, и вновь – девица, уже живая и пришедшая в себя. Альмейда прошелся взглядом по ее телу, задерживаясь скорее на оставленных Хаосом отметинах, чем вкушая прелести наготы ведьмы, и молча протянул плащ, заглядывая в такую привычную и на миг уже было окончательно потерянную синеву глаз. Он молчал, просто растеряв все слова.

Джесра: - Не убудет...от гордости моей, коль сознаюсь...что встать не в силах. - Темны ныне очи ведьмы бездонные, словно небо, грозовыми тучами обьятие, и голос нежный слаб, вьется ветерком шелковым, не звенит, не воркует серебром. Сесть лишь достало ей сил, плечи хрупкие ладонями укрыть, гибкую тонкость позвоночника выгнуть, трогательными впадинками вдоль поясницы явиться, словно зябко было сейчас ведьме сидеть в снегу талом. Волос черная пелена, ныне водопадом густым, щедро кровью пропитанным, по телу ее израненному стекает, укрывает обманно, а Джесра...смеется ведьма, уста в улыбке слабой складывая, да зовет его, тянет руку - хрупкостью нежных пальцев, алым и белым. - Помоги мне, братец-в-тенях...Помоги, ведь ты так нужен мне ныне...

Duelist: Джесра: Судорожный вздох намекнул на то, что ее просьба была ему знакома. Руис Альмейда широко взмахнул плащом, укрывая ее, а затем склонился, подхватил на руки и поднял, разворачиваясь к лошади. В голове вертелись разные фразы, по типу: «А предупредить нельзя было?» или «В следующий раз, если возьмешься менять судьбу какому-нибудь человеку, делай это не так кардинально!» или «Где ты живешь? Поехали к тебе»… Но человек молчал, высматривая дорогу перед собой, что глупо, в последний момент не навернуться, не упасть вместе с ценной и… думалось Руису, что легкой ношей. Теперь уже спокойное животное фыркало, словно подгоняя хозяев, и рэльнорец, приподняв на руках ведьму, постарался посадить ее в седло, уложив после одну руку на луку, говоря короткое: - Держись, - а сам стал отвязывать поводья от края чьего-то креста.
Джесра: В последний раз Альмейда обвел взглядом кладбище (где Гарду, как слышал Руис, было вполне вольготно), нашел взглядом окровавленные места на земле, разбитую плиту, склеп, задрал голову и посмотрел на небо. Луна хитро подмигивала ему из-за редких облаков. Да уж, чародейское время…

Джесра: Ведьма и впрямь легче перышка, хрупка и тонкокостна оказалась на редкость, на руках у него пролежала недолго, успев лишь на пару мгновений щеку к плечу стражника прижать, голову опустить - густой, тяжелой, влажной от крови ее собственной волной укрыли на эти мгновения вороные кудри плечо и часть спины Руиса. Лик ее был безмятежен, словно боль злая не терзала ее тело ныне, дремал едва приметно в одном из тяжелых стальных браслетов Шиис, удерживая свою слушательницу на тонких нитях силы, скользящих вдоль ее тела. Джесра так же голову поднимает, взглядом подобно Руису окидывая кладбище разоренное, да смеется вдруг - шелестяще, насмешливо, вольно, чарующе.
- Ох, Хаос великий!...Веришь аль нет, братец, ан второй уж раз кровью моей орошает Тень Моода эти могильные плиты - что тогда спаслась лишь чудом дивным, что ныне верно, судьба сама тебя ниспослала проехать дорогою ночною мимо этих оград...Нет уж, третьего раза не дозвлю я себе - пусть его, Великие Духи сами меж собой решают, кто прав..
Долгая речь силы синеокой подтачивает, заставляет длань к устам прижать, вдохнуть слабо, да в плаща теплоту спрятаться надежнее...Опускает ресницы дева, что ныне словно с гравюры дивной сошла - стоят у кладбища конь черный, ведьма нагая, в мужчины плаще, на колдун...ай, радуйся мир!

Подпись автора

А вы тоже всегда путаете болевые точки с эрогенными зонами?